Александр Федосеев родился в 1957 году в Тульской области. Окончил техническое училище, получив хорошую рабочую профессию специалиста по газовому оборудованию, которой верен и по сей день.

С Севастополем его связала армия – призванный в ее ряды в июне 1975 года, Александр попал в строительную часть Черноморского Флота. Здесь он нашел и первых слушателей своих стихов, которые воодушевленно сочинял и для «дембельских альбомов» сослуживцев, и для армейской стенгазеты, команды КВН строительного управления ЧФ и вокально-инструментального ансамбля части. 

О талантливом юноше написала флотская газета «Флаг Родины», и это была первая в жизни поэта Александра Федосеева литературная рецензия.

После будет еще немало рецензий и публикаций в различных литературных журналах и альманахах, выйдет два сборника стихов (последний, «Месяц Миндаль», был издан в 2011 году), участие в поэтических фестивалях, творческих вечерах,  членство в Городском литературном объединении... Стихи А. Федоссева вошли в большую поэтическую антологию «Крым в поэзии» в 7 томах, выпущенную в 2014 году в Симферополе.

А о том, как все начиналось, автор, с присущей ему доброй иронической улыбкой, рассказывает сам в очерке

Вначале была музыка, или Как я начал писать стихи

Иногда меня спрашивают – как ты начал писать стихи? Задают вопросы и поконкретнее – что побудило взяться за перо? Были ли предпосылки? Чтобы ответить, нужно многое вспомнить. Даже незначительные факты биографии могут иметь отношение творчеству.

Ещё в дошкольные годы я просил родителей, чтобы они читали мне книжки и покупали музыкальные игрушки. Книги и музыка потом сопровождали меня всю жизнь. Но вначале была музыка. Человек, играющий на музыкальном инструменте, для меня был авторитетом, и ему хотелось подражать.

В раннем детстве, будучи большим шалопаем, я часто своим поведением расстраивал взрослых. Не всегда понимал, что они от меня хотят, капризничал, прятался в саду от подслеповатой няни. Я сидел за каким-нибудь кустом и слышал, как она, вздыхая и ругаясь, проходила поблизости. Меня стыдили: – «Такой большой мальчик, а без гармошки», что видимо означало – «без соображения» «Есть, есть гармошка»! – отвечал я радостно и доставал из вороха игрушек детскую гармонь.

Как-то мама купила настоящую балалайку. Купила дорогую, не поскупилась. Видимо, ей хотелось, чтобы в доме было больше радости. К моему удивлению, отец умел играть на ней. В праздники он снимал её с гвоздя, настраивал, ударяя пальцами по струнам, и дом наполнялся чудными звуками.

Может быть, отец играл не профессионально, зато с большим чувством – это было заметно и по самой игре, и по мимике лица. Он пытался жестикулировать руками, хотя они у него были заняты. Я видел, как в такт шевелятся локти.

В основном исполнялись народные плясовые наигрыши – «Сербияночка», «Елецкого», «Русского», «Страдания». Каждая игра сопровождалась пением частушек. Пел и сам отец. Запомнилось:

Эх, хорошо страдать на печке,
Эх, да ноги в тепленьком местечке

или (это уже «Елецкого»)

Как Елецкая игра
По всей России славится,
А картошку подбирать
Никому не нравится…

Когда дома никого не было, я брал «трёхструнку» и тоже ударял по струнам, но, видимо, как-то не так. Ведь получалось совсем не то, что я хотел. Однако некоторое время я играл и пел, не думая о смысле:

Эх, до чего ж я дострадался
Эх, да один нос большой остался…

В моём понимании поэт, это не только человек, умеющий складывать вирши (стишок писнуть, пожалуй, всякий может – С. Есенин), а тот, кто думает стихами, живёт ими, не задумываясь, понимают ли его окружающие.

Любуясь полётом чайки, он может забыть про время и опоздать на поезд. Находясь в поиске нужного слова, забывает зашнуровать ботинок и поздравить жену с днем рождения.

О ком это я? Конечно же о себе. Если судить по рассеянности, не приспособленности к решению бытовых вопросов, если вспомнить казусы, которые произошли из-за всего этого, – я настоящий поэт. Пусть кто-то считает меня просто разгильдяем – не обижаюсь.

Отклонения от нормы начали проявляться в школе.

Сидишь за партой на уроке алгебры и вместо того, чтобы вникнуть в то, что говорит учитель – зыришь в окно – наблюдаешь за облаками. Куда они плывут? Кого напоминают? Или провожаешь взглядом пролетающий «кукурузник». Хоть этот самолёт тарахтит, как трактор, тем не менее, его полёт настраивает на романтическую волну – зовёт в дальние страны.

Из тихой задумчивости выводит строгий и одновременно чуть насмешливый голос преподавателя математики, Евгения Сергеевича – «Федосеев, опустись на землю, иди к доске. Напиши-ка мне формулу – «квадрат сумма двух чисел...»

Каждый человек рождается с определённой миссией. Кого– то тянет к «железкам», кого– то – к листу бумаги. Меня всегда тянуло к бумаге, а судьба распоряжалась по своему.

На меня могли бы обратить внимания преподаватели русского языка и литературы, но что-то им мешало. Они не могли разглядеть в тихом, скромном ученике будущего «тонкого лирика» с ироническим уклоном.

И родителям трудно было понять, почему я не хожу на улицу к ребятам, а «сиднем сижу» за книжками. «Смотри – ослепнешь за этими книжками» – предупреждали они. А отец (сам большой любитель почитать лежа на диване), ка-то высказался резче и посоветовал мне не заниматься ерундой, а обратить внимание на девочек, особенно на соседку Тамару – довольно таки упитанную деваху. «Она всё время, – сказал отец, – спрашивает о тебе». НО девочки меня не интересовали, а эту крупногабаритную сверстницу я обходил десятой дорогой.

Когда я сообщил дома о желании научиться играть на баяне, все были против. И не только из-за финансовых трудностей (за курсы нужно было платить), меня «пожалели». «Научишься играть, будут приглашать на свадьбы, а там обязательно гармонистам наливают и ты сопьёшься, как Сеня Озёрский».

Тем неменее, мне купили баян за 120 рублей, и я стал ходить на занятия в клуб железнодорожников. Был я прилежным учеником и научился играть быстро. Через год я исполнял «Цыганочку», «Танец маленьких лебедей», «На сопках Манчжурии», «Полонез Огинского». Были в моем репертуаре и современные для того времени шлягеры: «Восточная песня», «Лада» – с таким багажом можно было смело идти на свадьбы. И меня несколько раз приглашали.

В клубе занимались не только мы – молодёжный оркестр баянистов и аккордеанистов, на сцене клуба можно было увидеть танцоров, хоровиков и представителей разговорного жанра – читались юморески, патриотические стихи. Я окунулся в новый для себя мир, который назывался – художественной самодеятельностью.

Наверное, в это время написались первые стихи, а точнее – опусы. Это был перепев некоторых строк известных поэтов, подражание фольклорным текстам и какие-то странные стишки о любви:

Милая Светлана, я тебя люблю
Без тебя тоскую, по ночам не сплю.

Странные потому, что никакой Светланы не было. Или:

И нам с тобой расстаться суждено,
Печаль зальёт лишь горькое вино…

И вино я в то время не пил.

Дождавшись окончания мной 8 класса, на семейном совете было решено «выпихнуть» меня в большую жизнь – отдать в техническое училище – «туда все ребята со двора идут, и специальность до армии получишь, и среднее образование будет, если захочешь».

Сопротивлялся я слабо. Говорил что-то о желании заниматься музыкой.

В училище, которое находилось в городе Щекино (недалеко от Тулы) меня приняли приветливо. Я, как и советовали родственники, написал заявление в группу сварщиков. Считалось, что сварщики много зарабатывают, но из-за плохого зрения (сказалось чтение по ночам) медкомиссия меня забраковала. Не взяли меня на учебу и в группу электриков – она была уже набрана. Осталось идти учиться на «газовика». Моя будущая профессия называлась – слесарь по ремонту и эксплуатации газового оборудования. Что это такое, я не знал, но это была судьба.

В училище я развернулся. С тихим, замкнутым мальчиком случилась метаморфоза – он стал комсомольским активистом.

Руководители училища были опытными педагогами. Заместитель начальника училища по воспитательной работе – подполковник запаса – в прошлом был замполитом большого соединения. Он-то меня разглядел сразу. Обращаясь, почему-то называл меня Федосеичем. Наверное, чтоб я чувствовал себя уверенней.

Через некоторое время я возглавил комсомольскую организацию группы и отвечал за выпуски сатирических листков. Своей общественной работой я вносил посильный вклад в борьбу за дисциплину, успеваемость и моральный облик будущих строителей коммунизма. Я сочинял стихотворные подписи к карикатурам, а то и целые стихотворения – разоблачения с выводами:

Совсем не с тех пример он взял,
Стал не на тех равняться.
Носков, так дальше жить нельзя –
Надо исправляться.

О том, как меня идейно «подковали», говорит такой случай. Как-то, приехав в гости к двоюродному брату, студенту института, я был удивлён и искренне возмущен тем, что брат слушает на магнитофоне записи песен В. Высоцского и даже ими восхищается.

В. Высоцский, в моем понимании, был антисоветчиком. Я думал – своими произведениями он порочил наш народ и страну. Вместо того, чтобы воспевать достижения, он пишет уголовную лирику. Однако, послушав кассету, я оценил юмор, переходящий в сатиру и запомнил некоторые песни: «Если друг оказался вдруг». «Лучше гор могут быть только горы», хотя я не совсем понял слова одной из них: «Встречаю я Серёжку Фомина, а он герой Советского Союза».

Период учёбы в училище, это очень важный этап становления меня как личности, а значит и как поэта.
В это время в стране появились много вокально-инструментальных ансамблей (ВИА). Длинноволосая молодёжь носила клеша и переписывала новые песни на свои магнитофоны. Магнитофона, наверное, не было только у меня. Не имея возможности собирать чужие песни, я стал собирать свои и часто уединялся с блокнотом. Понимая несовершенство написанного, самокритично признавался в стихотворении, посвященном С. Есенину:

И понял я, вздохнувши глубоко,
Как до тебя ещё мне далеко…

 

Об училищном периоде жизни в моей памяти «застряло» несколько эпизодов в разной степени связанных с творчеством. Отучившись год в училище, мы должны были закрепить полученные знания на практике. Я вместе с ребятами из группы попал на предприятие, где ремонтировали газовые задвижки. Чтобы быть поближе к заводу, мы сняли квартиру недалеко от него. В соседней комнате снимала угол девушка Валя. Она по-настоящему любила и понимала поэзию. Интерес к стихам нас сблизил. Я ей показывал свои «пробы пера», а она в ответ давала мне почитать имеющиеся у неё сборники стихов. Так я познакомился с творчеством А. Межирова, А. Вознесенского, М. Джамиля и т.д. Понравились мне стихи В. Федорова. Некоторые из них я переписал.

Как-то Валя уехала в Казань к своему жениху. Через некоторое время вернулась. Со слов хозяйки квартиры я узнал, что она с женихом рассталась. Иногда я видел на её глазах слёзы. Оказывается, она была в «интересном положении». Валю мне было очень жалко. Написались стихи, которые, как я считал, получились и на них в последствии была написана музыка.

Валечка, Валюшка, что ж ты натворила?
Или тебе дома мать не говорила,
Или не слыхала от своих подружек,
Что ребятам меньше доверяться нужно?

 

А вот эпизод, связанный с именем Л. Толстого. Дело в том, что училище и улица, на которой мы жили во время учёбы, находились недалеко от Ясной Поляны. Если идти через кладбище, где похоронены некоторые родственники Великого писателя, до Ясной Поляны рукой подать. Мы с ребятами частенько рвали яблоки в Толстовском саду. Это, наверное, тоже в последствии сказалось на моём творчестве – ведь я об этом эпизоде рассказывал с гордостью. Кстати, мама хозяйки квартиры как-то плясала у Толстых, и ей за это были подарены сапожки.

За хорошую успеваемость и активное участие в общественной жизни меня наградили бесплатной путёвкой в Польшу. Сохранилась фотография нашей группы у памятника Ф. Шопену в Варшаве. По окончании училища я получил диплом с отличием.

Я не знаю, какой из меня получился специалист (красный диплом ни о чём не говорит).

Но, находясь на первой практике, мастер ОТК предприятия – сестра моего однокурсника, видя, как я тружусь, сказала, что у меня не те руки и хорошего слесаря из меня никогда не получится. Помню, как я тогда почему-то обиделся на нее за эти слова.

Тем не менее, благодаря училищу я получил хорошую профессию, за что благодарен судьбе. И старался не подводить коллективы, в которых приходилось трудиться.

Впереди меня ждала армия. О ней говорят – «Школа жизни», «школа мужества». Для меня армия была очередным шагом в поэтическом направлении.

Я был призван 4 июня 1975 года. Судьба распорядилась так, что местом службы стал город-герой Севастополь. И хотя я надел не морскую, а солдатскую форму военного строителя (в боевые части я не попал из-за травмы ноги), моей гордости не было предела – наше подразделение входило в состав Краснознаменного Черноморского флота.

Придя в себя после десятидневной муштры, которая называлась «курсом молодого бойца», подержав в руках (в первый и последний раз) карабин я принял присягу. Через некоторое время, набравшись смелости, постучался в кабинет заведующей клубом части, чтобы показать свои стихи.

На что я рассчитывал, не знаю. Но мое появление в клубе вызвало интерес, а стихи оказались востребованы. Валентина Николаевна, заведующая клубом, прониклась пафосу и искренности отдельных строк и на следующий день представила меня замполиту части Г.И. Стельмаху как молодого поэта.

На политработников, начиная с училища и в последствии, мне всегда везло. Замполит части оказался удивительно внимательным и всесторонне образованным офицером. Его интересовало всё. Он умело направлял творческие порывы военнослужащих в нужное русло. Георгий Иосифович неоднократно помогал мне – давал советы, помогал и после службы.

Очень скоро я загорелся желанием написать поэму о нашем военно-строительном отряде, мне захотелось рассказать в стихах о его славном пути. Г.И.Стельмах эту идею поддержал и предоставил мне архивы части. Командование роты меня не беспокоило, не трогали меня и старослужащие.

Здесь необходимо небольшое отступление.

Со мной вместе был призван на службу земляк по фамилии Воробьев. В отличие от меня, «Воробей» был задиристым и хулиганистым парнем. От таких советуют держаться подальше. Он тут же завёл дружбу со «стариками» и сержантами. «Держись меня, – говорил он, – не пропадёшь».

«Воробей» беспокоился обо мне напрасно. Я не «пропал», меня заметили и больше того, отношения в роте со всеми, в том числе и со «старослужащими» складывались удачно. Иногда выручали стихи.
Однажды замкомвзвода попросил меня что-нибудь «чиркнуть» в его дембельский альбом, я, конечно же, откликнулся:

Глубокая ночь, ярко светит луна,
Давно спит усталая рота.
Лишь старший сержант всё сидит у окна
И курит, вздыхая о чем-то.
То что-то под нос он бормочет себе,
То встанет, немного походит.
И только одно: «ДМБ, ДМБ»
Рукой на бумаге выводит…

 

Стихи старшего сержанта «устроили» и он проникся ко мне большой симпатией – не давал в обиду.
Проникся ко мне и один вредный ефрейтор. Он был уже «взрослый» человек. Ему было за 25, где-то ждали его жена и маленький сын. Чтобы как-то развеять тоску по дому, он вечно подтрунивал над молодыми солдатами. Доставалось и мне. Но я ему то же «услужил», написав стихи:

Без меня родился сын Серёжка,
Без меня он начал говорить…

Ефрейтор удивился моей проницательности – как это я смог почувствовать, что у него на душе.
Поэму о военных строителях я написал. Поэзии в ней было мало, но была безграничная любовь к Советской Родине и признательность коммунистической партии.

Редактором у меня был сам замполит части. Я ему показывал черновики, а он их правил.
Например, было написано так:

Ведь стране недаром присягают
Украинец, русский и узбек…

После правки стало: «русский, украинец и узбек».

К зависти «годков» (ребят отслуживших год), уже через полгода я стал собираться в отпуск. Меня поощрили за участие в смотре художественной самодеятельности, на котором я прочитал поэму. Тогда я окончательно осознал – стихи большая сила. «Везёт же салобону», – говорили годки.

По прошествии более 30 лет нельзя не удивиться тому, как меня хватало на всё. Чем только не приходилось заниматься в армейские годы.

Вспомнив своё музыкальное прошлое, я вошёл в состав духового оркестра, быстро освоив альт. Каждое утро мы играли «Встречный марш», а затем, после распоряжений и объявлений, другие торжественные мелодии. Роты отправлялись на объекты под музыку.

Пользуясь случаем, с большим уважением вспоминаю руководителя оркестра Я.Н. Тимашпольского. Ему, точнее, его памяти, я посвятил спустя некоторое время поэму.

Став секретарем комсомольского бюро роты, мне, как когда-то в училище, пришлось заниматься и стенгазетами и «комсомольским прожектором», проводить собрания и готовить команду для игры в КВН. Соревнования в находчивости между ротами проходили в клубе систематически и эти мероприятия очень нравились моим сослуживцам.

Занимаясь подготовкой команды, я писал тексты-стилизации под известные мелодии. Например, под песню «Очи чёрные»:

Вы соперники наши главные
Вы жестокие и коварные
Дали б волю вам, вы с охотою
С нами б справились, как с той ротою.
Только мы не те, можем многое
И борьба у нас будет долгая.
Да поддержат нас все болельщики,
Они тоже ведь КВНщики

И припев:

Эх раз, ещё раз
Ещё много, много раз.

В отряде был прекрасный вокально-инструментальный ансамбль, с которым я очень сдружился. Выступал совместно на концертах, выезжал на гастроли в другие части, на корабли. Стоя перед моряками на палубе корабля, я читал:

С годами крепнет дружба наша
И для неё преграды нет.
Всему составу экипажа
Солдатский пламенный привет!

Очень часто приходилось читать стихотворение «Севастополь» – «Последний матрос Севастополь покинул»…

Но ты, Севастополь, не сдался врагу.
Как символ бесстрашья, как мужества символ,
Твой образ я в сердце своём берегу, и т.д.

 

Концерты, КВН, стенгазета – это хорошо, но моя служба заключалась не в них. Приходилось заниматься и более прозаическими делами.

Наш взвод, совместно с гражданскими специалистами, трудился в одной из заготовительных мастерских. Мы гнули трубы, нарезали резьбу, вкручивали краны. Всё это комплектовали и отправляли на строящиеся объекты. Были иногда и авральные работы, когда мы работали вместе со строительными бригадами на объектах СУ ЧФ.

О нелёгкой и одновременно почётной службе у меня осталось немало стихотворных строк.

Незадолго до её окончания, состоялся мой творческий вечер-отчёт. Друзья читали мои стихи, музыканты играли мои любимые мелодии. Что-то рассказывал и я. Вступительные и заключительные слова говорили комсомольские активисты. Это было трогательно, но я, почему-то, чувствовал себя неловко. Мне вручили Памятный адрес, чтобы я помнил.

Однажды меня пригласили зайти в библиотеку, сказав, что со мной хочет встретиться корреспондент газеты «Флаг Родины». Наша встреча состоялась. Я, конечно, робел и смущался. Надежда Викторовна Евстигнеева, так звали корреспондента, взяла некоторые мои стихи, чтобы показать их в редакции.

Через некоторое время во «Флажке» появилась её заметка обо мне, называлась она «Солнечная серенада». Заметка вселяла оптимизм. Надежда Викторовна мастерски соединила в ней и биографические данные, и мою духовную направленность, цитировала отдельные строчки:

Мы не будем сидеть на готовом,
Дел немало у нас впереди.
И зовёт нас к свершениям новым
Комсомольский значок на груди.

 

На память о себе Надежда Викторовна оставила мне план-схему, на котором было указано, как добраться до редакции «Флаг Родины». Я всё это храню до сих пор.

Не помню, ходил ли в редакцию, но рецензию на свои стихи от литконсультанта В. Дегтярёва я получил.

В первый раз я прочитал компетентное мнение о своём творчестве. Литконсультант писал о том, что нужно быть внимательным и требовательным к слову. Привёл примеры безумной торопливости»: – «Я жил как все другие. От меня ни пользы, ни вреда»; «Кружится лёгкий снежок, звёзды мерцают во мгле и небольшой ветерок, клонит деревья к земле»; «Если рядом кто пройдёт, глянет рожей хмурой». Объяснил: глядят не рожей, а глазами.

В целом он признал, что поэтическое чутьё у меня есть, а кропотливого труда, чтобы написать стихотворение – нет. Также он сказал, что некоторые стихи, (в основном юмористические и иронические) требуют небольшой доработки. Посоветовал их исправить и принести в редакцию.

Что я и сделал, но спустя 10 лет.

Книги автора

Федосеев А. Месяц Миндаль: Стпхи. – Севастополь: «Дельта», 2011. – 264 с.

Несмотря на всю романтичность образа, положенного в основу книги «Месяц Миндаль»,  она наполнена поэтическими монологами самой разной направленности и содержания, патриотична и гражданственна.

И пусть сочинитель так часто полон самоиронии, так критичен к самому себе, мы, его читатели, находим в рифмованных строках то, что сказали бы сами, умей так, как он – и просто, и образно, выстраивать мысль.

Да, Александр Федосеев видит мир солнечным, хотя вовсе не через розовые очки. Взгляд поэта зорок, он отражает время, в котором живем, очень точно и до такой степени остро, что порой кажется: какая же это поэзия, это суровая проза нашего бытия, в которой человек, увы, в погоне за наживой нередко теряет свое человеческое лицо.

Читать стихи А. Федосеева